Научные труды
Диалог истории и антропологии
Предлагаемый курс лекций содержит двойной ракурс при взгляде на прожитое столетие и на рубеж двух тысячелетий. Это вызвано двойной профессиональной лояльностью автора двум академическим дисциплинам – истории и антропологии. Эти две дисциплины находятся в тесном и сложном диалоге. История – отрасль гуманитарного знания, которая описывает и объясняет свершившиеся события, исходя из понимания, что история никогда себя не повторяет. Цеховой основой этой дисциплины является изучение исторических, прежде всего архивных, документов и, отчасти, артефактов. Антропология – это наука о человеке и о создаваемых им культурных формах и социальных коалициях как в аспекте исторической (в том числе биологической) эволюции, так и в аспекте современной жизни. Именно поэтому цеховой основой антропологии (прежде всего социальной и культурной антропологии, или этнологии) является этнографический метод, или метод включенного наблюдения, фиксирующий непосредственную жизнь общины, группы или страны в целях кросс-культурных сравнений и для более общего понимания человеческого общества.
Новейшие исторические подходы не обходятся без антропологического анализа и даже имеется научное направление, которое так и называется исторической антропологией. В свою очередь, сама антропология пронизана историзмом настолько, что в российской обществоведческой традиции эта наука вообще считается одной из исторических поддисциплин (этнография, этнология), а в мировом обществознании, наоборот, такие дисциплины, как археология и историческая лингвистика входят в состав социальной и культурной антропологии, а не истории. Это, например, подтверждают программы всемирных конгрессов историков и антропологов, участником которых автор был с начала 1970-х годов. В данном случае для нас важен взаимообогащающий диалог двух дисциплин, чтобы использовать его для нестандартного случая – историко-антропологического взгляда на рубеж веков и тысячелетий.
Сначала о некоторых исходных теоретико-методологических предпосылках данного анализа. Одним из центральных в социально-культурной антропологии (этнологии) является понятие идентичности как процесса конструирования значимых миров, особенно в их исторической перспективе. Одними из важнейших в XX веке стали такие формы коллективной (групповой) идентичности, как этническая (культурная) и национальная (государственная). Именно эти две основы для выстраивания социальных коалиций людей пришли на смену другим формам идентичности, которые господствовали в прошлые исторические эпохи, а некоторые сохранили свою значимость и поныне (религиозные, семейно-клановые, сеньориально-династические, регионально-местнические и другие). Две формы социальных группировок людей (государства и этнические общности) как бы обрели всеохватывающую форму и даже конкурирующий характер. Как заявил в начале 1990 годов один из идейно-политических лидеров современного татарского национализма Р.С.Хакимов, «Мир продолжает думать, что он состоит из государств, но на самом деле он состоит из этносов»[i].
Идентичность как форма самоопределения личности или группы происходит не в вакууме, а в уже определенным образом организованном и интерпретированном мире. По этой причине личностные и групповые самоидентификации постоянно и неизменно подвергают фрагментации более широкое поле идентичности, частью которого были или остаются субъекты новой идентификации. Это верно как в отношении отдельного человека, так и общества или этнической группы («мы не советские, мы – латыши; мы не латыши, а мы – латгальцы», «мы – не россияне, а мы – татары; мы – не татары, а булгары» и т.д.).
Конструирование прошлого в культурных терминах представляет собою процесс выборочной организации прошлых событий для обеспечения преемственности современным субъектом идентификации. Тем самым создается соответствующая версия прошлой жизни, которая ведет к современности, и тем самым «жизненная история» (страны, народа, человека) становится важнейшим актом самоидентификации. Идентичность – это, прежде всего, вопрос обретения власти (empowerment) в ее широком значении слова (легитимность, статус, полномочия и даже право на насилие). «Мы – не русские и не татары, а мы – башкиры со своей собственной историей» – без этого ментального упражнения невозможны все последующие акции: писание собственной «национальной истории», политическая мобилизация, «своя» государственность, занятие престижных постов, доступ к приватизируемым ресурсам и т.п. В этом контексте индивид или группа, или политическое образование не могут существовать без истории: чем она древнее и богаче культурными героями, тем сильнее аргументы в пользу современного права на отдельность и вытекающие из этого преимущества или, наоборот, потери.
Если вдруг с «собственной историей» не получается все гладко, то это, по мнению субъектов идентификации, означает, что история была «похищена», «искажена», «запрещена» или «замалчивалась» другими и требует обязательного «восстановления» или «исправления». XX век был самым историчным по части появления огромного числа новых субъектов групповой самоидентификации с претензией иметь академические версии своего прошлого и по числу профессионалов, которые добывают необходимый материал, создают и распространяют эти версии. Поскольку никакая идентичность, ни этническая (по группе), ни национальная (по стране или государственности) не являются естественно заданными, то они должны вырабатываться через усилия интеллектуалов, политиков и общественных активистов. Именно благодаря этим усилиям (устно-семейные истории и местная среда явно отошли на второй план) создается эмоциональная и другая приверженность человека определенной этнической общности (культурной нации или этнонации) или стране (политической, гражданской нации). Эти две формы идентичности в XX веке, особенно в его последнее десятилетие, на территории бывшего СССР переживали драматические трансформации и меняли свое содержание. Так, например, поменяв идеологические приоритеты с узко этногрупповых на вариант этногосударственных (строительство татарстанской идентичности на преимущественной основе татарскости), тот же Р.С.Хакимов уже в должности директора Института истории Национальной Аакадемии Наук РТ и помощника Президента республики формулирует историко-культурную задачу местных интеллектуалов в несколько ином виде: «Перестройка всколыхнула историческую мысль на всем пространстве СССР, включая Россию и Татарстан. Если в царское и советское время история каждого народа во многом совпадала с этногенезом (?! – В.Т.), то обретение независимости союзными республиками и объявление государственного суверенитета автономными поставили проблемы формулирования исторических исследований совершенно в ином свете. Любая государственность нуждается в своем историческом обосновании и черпает духовный потенциал в традициях. Татарстан, став самостоятельным, перестал зависеть от московской точки зрения и начал вырабатывать собственные взгляды на историю…
В то же самое время историческая мысль России оказалась в довольно сложном положении. Она попала под огонь критики с самых разных сторон: за приверженность марскистско-ленинской методологии, необъективность изложения русской истории, пренебрежение историей других народов и т. д. Более того, она перестала выполнять роль эталона для историков, а потому историческая наука Татарстана оказалась перед необходимостью самостоятельно формулировать свои методологические и теоретические основы»[ii]. Если мы внимательно сравним оба высказывания моего коллеги из Татарстана, то обратим внимание, что в конце 1990-х годов мир Р.С.Хакимова уже не так приоритетно состоит из этносов, а прежде всего, из государственных образований, причем Татарстан и Россия мыслятся как две различные категории, т.е. Татарстан не как часть общероссийского пространства.
Историописание – это образ производства идентичности, поскольку история обеспечивает связь между тем, что предположительно произошло в прошлом, и сегодняшним состоянием дел. Конструирование истории – это создание значимой кладовой событий и рассказов, значимой именно для данного индивида или для определенного (определенного кем? – это особый вопрос) коллективного субъекта. Как отметил голландский антрополог Джонатан Фридман, «поскольку мотивация процесса конструирования исходит от субъекта, пребывающего в определенном социальном мире, мы можем сказать, что в каком-то смысле история – это отражение образа (автор употребляет термин импритинг – В.Т.) настоящего в прошлом. И в этом смысле вся история, включая и современную историографию, представляет собою форму мифологии»[iii]. Конечно, речь идет о мифологии в ее культурно-антропологическом, а не в бытовом понимании. Другими словами, история представляет собою поле состязательности между субъектами идентификации, когда полный консенсус трудно достижим, несмотря на то, что само занятие историей в большинстве своем носит профессиональный характер и, безусловно, относится к разряду гуманитарного научного знания. Только само это знание и участники его производства пребывают в несвободном от культурно-ценностного контекста поле властных взаимовлияний и современных воздействий.
В исторической антропологии существуют как бы два крайних подхода к историческому знанию. Для одних ученых (своего рода западный неомарксистско-структуралистский вариант) «исторические события не существуют и не могут иметь материальную эффективность в настоящем. Условия существования современных социальных отношений существуют и постоянно воспроизводятся в современности»[iv]. Для других (постструктуралистская антропология), наоборот, «культура – это есть преимущественно организация современной ситуации в терминах прошлого»[v]. Оба эти подхода к проблеме соотношения истории и антропологии в известном смысле экстремальны, хотя наши симпатии, скорее, на стороне последнего. Что же касается XX века, то это был, безусловно, самый историчный век во многих отношениях: в смысле накопления эмпирического знания о прошлом, в смысле производства исторических версий и их прямой конкуренции и в смысле воздействия историографии как науки и как части общественно-политического дискурса на социальную реальность.
[i] Р.C.Хакимов. Сумерки империи. К вопросу о нации и государстве. Казань, 1993, с. 20.
[ii] Р.C.Хакимов. История татар и Татарстана. Казань, 1999, с. 2-3.
[iii] Friedman J. The Past in the Future: History and the Politics of Identity. American Anthropologist, 1992, Vol. 94, No. 4, p. 837.
[iv] Hindess B. and P. Hirst. Pre-Capitalist Modes of Production. L.: Routledge, 1975, p. 312.
[v] Sahlins M. Islands of History. Chicago: Chicago University Press, 1985, p. 155.
В начало страницы