Научные труды
Постсоветский контекст
На этой же основе осуществлялись незаконные действия в отношении части граждан местными, в том числе московскими властями. Однако в целом уровень межрасовой и межэтнической терпимости в России остается достаточно высоким, о чем свидетельствует большая доля смешанных браков, отсутствие пространственной сегрегации в местах жительства, интенсивная личностная и трудовая коммуникация. Научные замеры этногрупповых установок в ряде республик подтвердили существование климата межэтнической толерантности и на личностном уровне, несмотря на сложную социальную ситуацию и воспаленную агитацию экстремистских элементов и групп.
Новая Россия не может быть отнесена к категории государств, где существует открытая дискриминация этнических и религиозных меньшинств. Все группы признаются государством, а вместе с этим их права на сохранение культуры и целостности. Большинство нерусских народов имеет высокий статус территориальных автономий в районах их основного расселения. В российских республиках обеспечиваются экономические, социальные и политические условия для воспроизводства культур и для обеспечения прав и запросов граждан, основанных на их чувстве принадлежности к той или иной национальности. В федеральных представительных органах власти в достаточной мере отражается сложный состав населения государства. Утверждение подлинного федерализма, в том числе в асимметричных формах, отражает толерантную природу самой доктрины государственного устройства Российской Федерации и ее конституционных основ. Идет сложный поиск новых законодательных норм, которые дополнительно гарантировали бы права граждан, принадлежащих к этническим, языковым и религиозным меньшинствам. В 1999 г. был принят федеральный закон «О гарантиях и защите прав коренных малочисленных народов Российской Федерации» и была ратифицирована рамочная конвенция ОБСЕ «О правах национальных меньшинств». Приняты законы и государственные программы относительно сохранения культурного многообразия в российских республиках, но они, как правило, отражают озабоченности и полуутопические проекты местных этнонационализмов (адыгского, башкирского, бурятского и т. п.) наподобие репатриации всех соплеменников «коренной нации» на «исторической родине».
В сфере культуры и образования сохраняются некоторые бесспорные достижения прошлых десятилетий, несмотря на трудности трансформационных процессов. К ним прибавились демократические по духу федеральные законы об образовании и об языке, особенно «Закон о языках народов Российской Федерации» 1991 г. вместе с последующими важными поправками 1998 г. Согласно последнему закону, «государство на всей территории Российской Федерации способствует развитию национальных языков, двуязычия и многоязычия». Законодательная база России в области этнокультурных, религиозных и языковых прав выгодно отличается от законодательств и реальной практики в других постсоветских государствах.
Несмотря на сравнительно низкий уровень материальных условий жизни, Россия, как и большинство других постсоветских государств, не может быть отнесена к регионам массовой социальной депривации, которая служит питательной почвой и одной из главных причин для проявлений нетерпимости и насилия. В этих обществах сохраняется высокий уровень социальной эгалитарности, отсутствуют явления массовой бедности (за исключением некоторых сельских районов государств Центральной Азии) и действуют системы социального обеспечения и гарантий. В тоже время инерция коммунистической доктрины и существовавшей социальной практики, основанной на примитивном коллективизме и отрицании значимости личности, продуцируют в условиях переходного периода нетерпимость к здоровому индивидуализму, частной собственности и предпринимательству, личному успеху и преуспеванию. Многие граждане, особенно представители старших поколений и других уязвимых групп, оказались психологически и материально не готовы к восприятию радикальных перемен, а вместе с ними - и новых ценностей и возможностей. Это вызывает отчуждение и недовольство значительной части общества, провоцирует манифестные формы социального и политического поведения, вызывает состояния депрессии, отчаяния и ненависти. Результатом становятся обостряющиеся межпоколенные отношения, акты осуждения и даже подавления частного успеха, отразившиеся в негативном понятии «новые русские».
В свою очередь сторонники либерализации и глубоких общественных реформ, в том числе и властные структуры, столкнулись с трудно контролируемой проблемой обеспечения гармоничного управления. Толерантность и радикальные изменения оказались во многом несовместимыми: первая основана на признании и невмешательстве; вторые - на отрицании статус-кво и утверждении нового и иного. Преуспевающие в бизнесе оказываются неспособными к самоограничению, гражданской солидарности и уважительности к другим. Получившие власть демонстрируют нетерпимость к своим предшественникам и вызывающие самонадеянность, пренебрежение к законам, личную алчность и нескромность. Освобожденная от политического контроля культура и информация не смогли столь быстро сформировать этику самоограничения и толерантности, уступая мощным штампам насилия и другим формам коммерческого примитива. Весьма деструктивную роль средства массовой информации, не имеющие общеразделяемого этического кодекса, сыграли в освещении конфликтных ситуаций, особенно войны в Чечне, когда усилиями журналистов была проведена героизация сторонников насильственного захвата власти и определения политического порядка силой оружия.
В стране сохраняются негативные последствия политики прошлых режимов в отношении недоминирующих групп и меньшинств, а также появились новые проблемы в результате экономической и политической либерализации и геополитических изменений. В многоэтничной России пока не утвердилась наиболее приемлемая и прогрессивная доктрина политики культурного плюрализма. Государственные бюрократия и экономика, а также агрессивное молодое предпринимательство игнорируют интересы и права малых групп, проживающих в сложных экологических условиях и сохраняющих традиционные системы жизнеобеспечения. Общегосударственные информационные и образовательные системы недостаточно отражают культурное многообразие народов России и установки на толерантное восприятие различных традиций и ценностей.
Наиболее серьезным вызовом для России и ряда других постсоветских государств является этнонационализм в его радикальных и нетерпимых проявлениях. Национальные движения в мирных политических и культурных формах среди народов бывшего СССР сыграли и продолжают играть важную роль в утверждении децентрализованных форм государственного устройства и управления, в сохранении и развитии культурной целостности и отличительности больших и малых народов, в росте общественно-политической активности граждан. Но этнический фактор в ряде случаев стал основой для формулирования программ и действий, а также для пропаганды идей и установок, которые провоцируют нетерпимость, вызывают конфликты и насилие.
Национализм малых народов, будучи реакцией на перенесенные в прошлом травмы и приниженный статус нерусских культур, в условиях социального кризиса, политической дестабилизации и слабой модернизации населения часто обретает агрессивные формы. Это проявляется в попытках узурпировать власть и престижные позиции в пользу представителей одной этнической группы, изменить демографический состав населения путем дискриминации или насильственного изгнания этнических «чужаков», изменить административные или межгосударственные границы, осуществить явочную сецессию, в том числе силой оружия. Вместо улучшения правления и социально-культурных условий жизни крайний национализм предлагает внешне простые, но по сути нереальные решения, попытки осуществить которые вызывают межгражданскую напряженность и конфликты. В Нагорном Карабахе, Абхазии и Чечне это стало одной из главных причин наиболее жестоких войн на территории бывшего СССР.
Не меньшую угрозу демократическим преобразованиям и социальному миру представляет и растущий национализм гегемонистского типа, формулируемый от имени численно доминирующих народов. В России русский национализм пытается обрести статус общегосударственной идеологии, присвоить идею общероссийского патриотизма и подменить процесс гражданского нацие-строительства все тем же нереализуемым лозунгом самоопределения русской этнонации. Экстремистские группы и лица все чаще пропагандируют идеи фашистского толка, антисемитизм и пренебрежение к меньшинствам. Экзальтированная риторика о «вымирании» или «расчленении» русской нации служит узко политическим целям и серьезно осложняет как общественно-политическую ситуацию внутри страны, так и ее отношения с соседними государствами. Эта форма национализма также обусловлена социальным кризисом, политико-идеологической дезориентацией и воздействием негативных последствий глубоких геополитических трансформаций, но от этого она не становится менее опасной.
По причине низкой гражданской культуры, отсталого обществоведения и малопрофессиональной политики общество и государство в России не смогли предложить адекватные ответы на вызовы национализма и экстремизма. Необольшевистский менталитет российской интеллигенции, продолжающей играть гипертрофированную роль «инженеров человеческих душ», оказался способным предложить все ту же стратегию бескомпромиссности, разоблачений и подавления по отношению к проявлениям экстремизма. Или, наоборот, радикально-демократическая интеллигенция романтизировала и солидаризировалась с манипулируемым амбициозными лидерами вооруженным сепаратизмом, представляя его легитимной формой народного волеизъявления и самоопределения. Обе реакции провоцируют защитную агрессивность, неоправданное паблисити для маргинальных групп и психопатических личностей, способствуют рекрутированию новых последователей и активистов экстремизма. Нетолерантность к нетолерантности порождает новую нетолерантность.
Государство, создаваемое гражданами для обеспечения социального согласия и преуспевания, также не смогло в сложных условиях глубоких преобразований, смены идеологий и политических элит предложить эффективную политику в сфере регулирования межэтнических отношений. Вместо формулы «единство в многообразии», поощрения местных инициатив и самоуправления, поддержки территориальной и культурной автономии центральные и регионально-республиканские власти продолжают тратить основной энтузиазм на «раздел и делегирование» полномочий, на выработку верхушечных и заведомо неэффективных государственных программ «поддержки и развития» народов и культур.
Государство продолжает делить своих граждан по национальности. Не устранена советская практика определения личностью этнической принадлежности только по кровному принципу. Эксклюзивная принадлежность гражданина России к той или иной культуре усугубляется жесткой связью с официальными категориями «своей» или «не своей» территории и государственности. Поддержка культурного многообразия на коллективном и индивидуальном уровнях и утверждение бесспорного приоритета гражданского начала и прав личности заменяются делением людей по принадлежности к неким коллективным телам под названием «этносы» и наделением их правами в зависимости от этой принадлежности. Это ведет к межличностной и межгрупповой напряженности, к нетерпимости и отчуждению.
С момента Чеченского кризиса в России, а еще ранее - в странах Центральной Азии и Закавказья, а также в Молдове утверждается опасная доктрина легитимного права государственной власти на применение насильственного принуждения, в том числе путем внутреннего использования армии, без надлежащей системы правового и общественного контроля. Легитимное право государства отправлять насилие облегченно трактуется как право должностного лица или лиц масштабно использовать оружие или сугубо в политических целях, или для подчинения вооруженных групп и самопровозглашенных местных режимов.
Вместо политики убеждения, переговоров, изоляции и ограничения доступа к оружию часто делается ставка на бескомпромиссный диктат и победоносную войну. Как правило, это имеет результатом эскалацию насилия, ужесточение конфликта, массовые жертвы и разрушения, потоки беженцев. Все это сопровождается попытками дегуманизировать противника, распространением чувства ненависти среди населения, нарушением всех норм ведения войны, позорными явлениями мародерства и заложничества. Цена, заплаченная за использование властями государственного принуждения путем оружия, оказывается несоразмерной декларируемым целям, а сами эти цели, как правило, оказываются недостигнутыми. В этой связи напомним высказывание Бертрана Расселла конца прошлого века: «Утверждение свободы казалось достаточно благородным мотивом, чтобы оправдать насилие. Насилие, когда время пришло, появилось, однако свобода была утеряна где-то по ходу дела». Такой вариант не исключен для посттоталитарных обществ конца XX века.
Вооруженное государственное насилие перерастает в межгосударственные войны или порождает очаги и районы партизанского сопротивления. Эти ситуации становятся объектом геополитических спекуляций, осложняют международную ситуацию, ухудшают внешний имидж постсоветских государств, дают повод для возрождения в мире менталитета и политики времен холодной войны.
В постсоветской политической традиции произошел радикальный прорыв из сферы унитарной идеологии и практики нетерпимости к политическому плюрализму и духовной свободе. Сегодня Россия и большинство других новых государств не могут быть отнесены к странам, где имеют место притеснения свободы слова и интеллектуальной деятельности. Однако политическая либерализация столкнулась с проблемой политической нетерпимости. Отсутствие культуры самоограничения, консенсуса, ответственного гражданского поведения, подчинения закону порождает агрессивную риторику и межличностную вражду в сфере политики. Недостаток толерантности в политике затрудняет строительство партийных коалиций и нормальное осуществление демократических процедур. Политический стиль нетерпимости и низкая мораль политиков, включая коррупцию и правовые нарушения, лишь отчасти обусловлены прошлым наследием и недостаточным социальным уровнем жизни. Современная политическая нетерпимость - это и результат недостатка опыта и просвещенности, непонимания, что демократия имеет свою цену и издержки, к которым необходимо также терпимое отношение. Постсоветские политические и духовные свободы оказались неспособными принять весь спектр возможных взглядов, убеждения и отношений среди людей и в обществе в целом.
Что касается проблемы религиозного экстремизма, то его проявления не получили распространения в большинстве постсоветских государств хотя бы по причине длительного периода подавления религии вообще и формирования целых поколений неверующих граждан. Лишь в редких случаях религиозный фактор в его экстремистских формах используется в целях политической мобилизации. В этом ситуация радикально отличается от ситуации в таких странах, как Индия или даже Югославия. Но остается проблема возвращения достойного статуса церкви как общественному институту и уважения чувств и потребностей верующих. И это одно из важных направлений утверждения культуры мира.
Более того, все мировые религии и верования заключают в себе большой потенциал терпимости и тем самым являются естественными союзниками толерантности. Возвращение религии в постсоветские общества может способствовать развитию чувств и установок на терпимость и ненасилие. Но опасность представляют наметившиеся тенденции со стороны последователей какой-то одной религии и служителей одной церкви обрести статус исключительности или официальности как на общегосударственном, так и на республиканском уровнях. В многоконфессиональной России государство может быть только светским, а возрождение религии возможно только на основе межконфессионального диалога и сотрудничества, как бы не были трудны материальные условия церкви, мечети и дацана и как бы не была сильна между ними конкуренция за новых прихожан.
В начало страницы