Научные труды
Определение насилия
В социальных науках довольно часто смешиваются понятия насилия и агрессии. Последнее – это преимущественно домен изучения этологов и психологов, для которых насильственное поведение есть проявление и доказательство существования особого внутреннего состояния, называемого агрессией. В частности, военные действия часто трактуются как демонстрация агрессивных проявлений со стороны человека. Однако, как справедливо отмечают некоторые исследователи, едва ли возможно установить наличие агрессивных чувств у пилота, которых сбрасывает бомбы с большой высоты, выполняя боевое задание[i]. Здесь имеет место насилие, но не обязательно как проявление агрессивности. Скорее, агрессия как чувство и как поведенческий мотив больше проявляются со стороны объектов насилия в отношении попавших в плен летчиков, которых, например, чеченские комбатанты почти всегда физически уничтожали как наиболее ненавистного противника.
Война – это прежде всего социальный, а не психологический факт. Агрессия – это скорее нанесение физического и любого другого страдания с целью подчинения или доминирования над противником[ii]. Но и в данном различении не все так просто. Агрессия может наблюдаться и без проявления физического насилия. В свою очередь насилие может иметь агрессивные мотивации, но может и не иметь их. Насилие «включает использование большой физической силы или ее высокой интенсивности и, хотя часто насилие вызвано агрессивной мотивацией, оно может использоваться индивидами в обоюдном насильственном взаимодействии, которое рассматривается обеими сторонами как ответное или как возмездие»[iii]. Подобных уточняющих суждений в литературе имеется в достаточном количестве, но за всеми из них присутствует одна фундаментальная слабость, а именно, – первородный эссенсеализм. Он проявляется в том, что происходит сначала монокультурное (в европейской, точнее, в иудео-христианской традиции) определение «сущности» агрессии, а затем уже ее использование в кросс-культурной перспективе для познания природы вещей. Как тонко заметил Томас Гибсон, «те, кто считает универсальное определение агрессии возможным и даже желаемым, чаще заинтересованы в том, чтобы сказать о членах определенного общества как «более агрессивных» в сравнении с другими по определенной количественной шкале»[iv].
В равной мере это же замечание относится к определению и использованию понятия «насилие». Один из ведущих специалистов по данной проблеме Д.Ричес считает, что в англо-саксонской традиции имеет место негативное воздействие «народных» теорий о насилии, которые аналитик заимствует из собственной бытовой культуры. Именно в англосаксонских народных представлениях насилие выступает как иррациональная и дьявольская субстанция в человеке[v]. Более того, если посмотреть глубже, то идеи о первородной греховной сущности человека действительно имеют глубокую древность и восходят к самой христианской традиции. Вот только сама категория агрессии как концепта появилась сравнительно недавно и является прежде всего порождением науки о психоанализе. Идеи Зигмунда Фрейда глубоко вошли в западную интеллектуальную традицию ХХ века и для многих стали бесспорной истиной.
Нам представляется более плодотворным подойти к феномену агрессии (и насилия) не как к распознавательной категории, которую можно изучать вне социального и семантического контекста, а как к категории или явлению, наличие или отсутствие которого является вопросом эмпирического исследования. Другими словами, более плодотворным представляется подход к проявлению насилия как результирующей тех ценностей и смыслов, которые существуют в данном конкретном обществе, где имеет место насилие. Чтобы понять и объяснить насилие, необходимы не столько глобальная дефиниция и метатеория, сколько анализ сходных или различных культурных (социальных) условий, которые порождают то, что в данном обществе и в данный момент считается насильственным поведением. Только в таком контексте можно ответить на вопрос, почему в одних регионах бывшего СССР или в российских этно-территориальных автономиях (республиках) произошли насильственные конфликты вплоть до масштабных войн, как в Карабахе и в Чечне, а в других (тоже анклавы, тоже депортированные, тоже в состоянии кризиса, тоже многоэтничные и т.п.) сохраняется мир и межэтническое согласие?
Иначе нам придется вставать на упрощенные и несостоятельные позиции в объяснении как насилия в Чечне, так и насилия в отношении Чечни, которыми полны научные тексты и публицистика. Другими словами, решающим моментом в объяснении насилия и конфликта является само понятие контекста как методологического условия, которое в свою очередь вытекает из признания первичности конкретной социальной ситуации в интерпретации человеческих институтов и поведения. Главное – это изучение в различных социальных средах человеческих реакций и действий в ответ на общие экзистенциальные проблемы. Признав подвижную вариативность способностей и ограничений человека в социальной действительности, мы можем тогда сосредоточить больше внимания на том, как появляется и проявляется каждая конкретная ситуация насилия в том или ином обществе.
Однако прежде чем перейти к иллюстрации данного подхода следует сказать еще об одной теоретической парадигме, которая оказывает влияние на трактовку феномена насилия. Речь идет о различных конструктах «заместительной агрессии», основным из которых можно назвать тезис Джона Долларда о фрустрации – агрессии[vi], суть которого в том, что препятствие на пути целе-ориентированного поведения неизбежно ведет к агрессии. Это – чисто индивидуалистическая методологическая конструкция слишком часто и необоснованно переводится на социально групповой уровень. Установление фрустрации на групповом уровне ведет к выводу, что данная группа (народ, меньшинство, нация) ищет выход из данного состояния в войне со своими соседями или через опыт коллективного катарсиса, например, в форме определенной ритуальной процедуры.
Многие антропологи прямо или косвенно разделяют тезис о фрустрации – агрессии, особенно в трактовке ритуала. Тот же Бронислав Малиновский считал, что ритуал служил важной функцией избавления от страха или тревоги в условиях неопределенности[vii]. Примерно той же позиции придерживался Виктор Тернер. Однако другие классики антропологии (Альфред Редклиф-Браун и Эдвард Эванс-Причард) вполне резонно отмечали, что возможна и противоположная интерпретация ритуала, а именно, – последний создает состояние страха и тревоги, и ритуал следует рассматривать прежде всего с точки зрения социологического значения этого социального института, а не вкладывать в него фундаментальное психологическое значение.
В целом же подобные теории катарсиса сводятся к тому, что через драматический опыт индивид или группа очищаются от потенциально деструктивных эмоций, чтобы достичь гармонии в повседневной жизни. В конечном итоге идеи катарсиса превратились в западной интеллектуальной традиции в своего рода бытовую ментальность и на них зиждется значительная часть западной психотерапии. Имеются обобщающие социологические труды, в которых утверждается, что катарсис является потенциально полезным инструментом обеспечения психического здоровья и что подавление эмоций вызывает нестабильность и ведет к насилию[viii].
Признавая значение эмоций в человеческом поведении, однако трудно согласиться с претензией данного подхода на универсальный характер объяснения, в том числе и прежде всего феномена насилия. Тогда в чем же суть возможного альтернативного подхода?
[i] О различении агрессии и насилия, а также о феномене ненасилия см.: Montagu A. The Nature of Human Aggression. Oxford: Oxford University Press, 1976; Montagu A. (ed.) Learning Non-Aggression: the experience of non-literate societies. Oxford: Oxford University Press, 1978.
[ii] Marsh P. et al. (eds). The Rules of Disorder. L.: Routledge, 1978; Eibi-Eibesfeldt I. The Biology of Peace and War. N.-Y.: Viking Press, 1979.
[iii] Siann G. Accounting for Aggression: perspectives on aggression and violence. Boston: Allen & Unwin, 1985, p. 12.
[iv] Gibson Th. ‘Symbolic representations of tranquillity and aggression among the Buid’, pp. 60-78, in Societies at Peace. Anthropological perspectives.
[v] Riches D. The Anthropology of Violence, p. 2.
[vi] Dollar J. et al. Frustration and Aggression. L.: Academic Press, 1969.
[vii] Malinowsk B. ‘An Anthropological analysis of war’ in L. Bramson and G. Goethals (eds). War: studies from psychology, sociology and anthropology. N.-Y.: Basic Books, 1964.
[viii] Sheff T. J. Catharsis in Healing, Ritual, and Drama. Berkley: University of California Press, 1979.
В начало страницы