Научные труды
О государстве и проблеме лояльности
Политическая антропология, в том числе и отечественная, много сделала для изучения ранних форм государствообразования и понимания символьно-статусной и инструментальной природы власти. Но эта традиция не отвечает потребности осмысления новых явлений и потребности понимания базовых структур организации общественной жизни в современном процессе. Отметим только несколько моментов «провала» в понимании того, что есть государство.
В ходе человеческой эволюции люди создают различные коалиции для обеспечения наиболее благоприятных условий своего социального существования. В современную эпоху и на видимую перспективу самой мощной и всепроникающей формой социальной группировки людей является государство. Государство - не божественный промысел и не вечно, но оно существует достаточно долго и тем самым обретают историческую легитимность как дополнительный аргумент своего функционирования. Однако существование государств обусловлено все же не историей, а тем, что каждое новое поколение граждан делает (или повторяет) выбор в пользу данного государства, идентифицирует себя с этим государством и демонстрирует ему свою лояльность. Государство - это не только охраняемая границами территория, фиксированное членство и набор институтов, правил и символов, но и наличие в сознании его граждан общеразделяемого представления о том, что есть данное государство (или страна), или своего рода «доминирующая идея». Если у данного поколения нет такого доминирующего образа страны, то фактически нет и государства или же оно пребывает в состоянии «квазигосударства». Видимо, только более глубокое объяснение недостатка общегражданской лояльности как компонента культуры поможет лучше понять причины распада СССР и отчасти кризис государства в России, а не облегченные формулы «распадающейся империи» или «заговора», хотя личностный момент и борьба элит за власть и ресурсы имели, на наш взгляд, решающее значение.
Возникновение и исчезновение государств не определяются детерминированными закономерностями или установленными глобальными, а тем более внутренними нормами. Ни одно государство не прописывает процедуру своего упразднения. Не делает этого и международная норма. В современную эпоху закончившегося «огосударствления» Земли этот процесс происходит в результате воленавязывания силовыми средствами или в итоге элитных выборов и решений, которые могут оформляться массовой мобилизацией в их пользу в разной форме или не оформляться вообще. Мировое сообщество, под которым чаще всего имеется в виду евро-американский мир, его коалиции и ценности, легко признает процесс государственных новообразований за своими пределами и даже ему содействует, если он происходит через дробление, а не укрупнение государств и тем самым не грозит их экономическим и другим интересам.
Современные государства так же уязвимы, как и в прошлом, ибо склонны к соперничеству за ресурсы и к навязыванию тех норм и правил, по которым они живут сами или которые им представляются как универсальные. И все же главные вызовы государству сегодня находятся внутри самих политических сообществ. Важнейшим моментом для существования общей лояльности (на бытовом языке - «любви к родине» и т.п.) являются условия социального преуспевания, которые создаются данным государством и для чего люди образуют, принимают и защищают свое государство. Эти условия могут быть далеко не самыми плохими, но восприниматься как таковые в результате навязываемого мнения непредставительного меньшинства при слабой компетенции индивидуального сознания и даже внешней пропаганды. Ситуация в России последних лет с этой точки зрения в отечественном обществоведении фактически не рассматривается, хотя в ней - ответ на многие мучительные вопросы.
Формально как все бывшие члены ООН (в том числе СССР, Югославия, Чехословакия и ГДР), так и нынешние постсоветские государства являются легитимными государствами, ибо оформлены приемлемыми внутренними и внешними процедурами. Однако сам факт существования этих государств требует постоянного подтверждения, в том числе и на уровне как повседневного внутреннего референдума, так и академических предписаний. Применительно к России ситуация оказалась наиболее сложной, ибо ее больше всего затронула своего рода «революция двойного отрицания», когда вместе с демонтажем политического режима и его идеологии, которая, кстати, включала мощный компонент государственного (советского) патриотизма, оказалось отринутым и само государство и даже жизненная повседневность на протяжении десятилетий. Многообразие прошлой общественной жизни и противоречивые результаты советской политики, в том числе и в так называемом национальном вопросе, оказались редуцированными к литературным версиям «манкуртизации», «народоубийства» и т.п. Применительно к современному состоянию доминирует версия о «криминальном государстве» и «разбойном капитализме», которая также отрицает легитимность государства уже в его новой конфигурации.
Своего рода уходом от заботы о признании государства и его обустройстве как в экономике и политике, так и в ментальном конструировании являются метадебаты об уникальности России, российской или евразийской цивилизации, российском суперэтносе, разных вариантах географического и культурного детерминизма, а также одержимость пропагандой «многонациональности» при третировании общероссийской культурно-языковой и ценностно ориентированной общности. От ученых, а не от политиков идут первичные предписания считать «родным» языком не материнский язык, язык дома и общения, а тот, который совпадает с паспортной записью о национальности. От ученых, а не от политиков поступают наставления гражданам, что шаманизм и язычество есть их «настоящие», «традиционные», «национальные» религии, а не та вера, которую приняли их предки 100, 200 или более лет тому назад. От ученых, а не от политиков поступают археологические, физико-антропологические и архивные данные о том, что часть владельцев домов на одной и той же улице живет на «своей этнической территории», а часть - не на своей. Из тех же академических постулатов родились доктрины «своей» государственности или «безгосударственности», хотя в пределах России все имеют общее государство и у каждого есть паспорт на правовое подтверждение этого факта. Российские республики-государства также существуют в равной мере для всех, если граждане сами не позволяют их узурпацию со стороны представителей одной группы, как это имеет место, например, в Адыгее или Башкирии.
Западное академическое сообщество с энтузиазмом разделяет саморазрушительные язык и методологию российского обществознания. Казавшаяся когда-то несерьезной рейгановская метафора «империи зла» или поверхностная формула французского историка Каррер Данкосс о «распадающейся империи» ныне стали непререкаемыми объяснительными концептами. Инерцию воинов холодной войны и энтузиазм молодых специалистов по «постсоветскости», чутко улавливающих потребности новых геополитических соперничеств, активно подпитывают наши же собственные подсказки о «криминальном государстве», о «мини-империи», о «многонациональной стране», о «своей» и «не своей» государственности внутри одной страны, о самоопределении «несамоопределившихся наций» и т.п. Из всего этого рождается образ России как чего-то не свершившегося, как некой «ничейной территории» (terra nullis), открытой для новых геополитических дизайнов.
Эти метадебаты представляются достаточно радикальным разрывом с сознанием молчаливого большинства, тех самых «дорогих россиян», которые некоторым ученым и политикам представляются эвфемизмом наподобие «марсиан». Действительно, как заметил Глеб Павловский, в 1991 г. было выкрикнуто слово «Россия» в виде советской республики РСФСР - государство не очень понятное и плохо продуманное. В этом смысле Россия состоялась сначала как акт речи, но именно он быстро обрел реальность. В этом нет социально-культурной аномалии, ибо равным образом состоялись и другие современные государства («мы сделали Италию, сейчас будем делать итальянцев», как говорили вожди объединения). Рядовые граждане приняли новое государство, ибо вопрос о государстве для них - это не вопрос трудно разделяемого элитой символьного и ресурсного наследия, а вопрос о тех новых возможностях для личной жизни, которые ожидаются за новым государственным обозначением территории, где они жили и продолжают жить.
У обывателя, в том числе и просвещенного интеллигента, нет государственного мышления в его повседневном варианте. Его государство там, где лучше или где привычнее. Постулат, когда-то высказанный акад. Абалкиным, пребывавшим в поиске национальной идеи, что служение стране и нации должно быть выше личного интереса, является, строго говоря, ненаучным. Ни один человек, включая академиков, ни одного дня в своей жизни по этому принципу не прожил и жить не должен, за исключением особо распропагандированных энтузиастов. Даже чеченские комбатанты преследовали вооруженной борьбой достаточно утилитарные и частные интересы под лозунгами национального самоопределения.
Таким образом, если российские граждане, в том числе и чеченцы, не побросали свои паспорта (неважно, что они еще советского образца) и не выбирают массовую эмиграцию из страны, значит, они принимают свое новое государство, какие бы интерпретации ни предлагали от имени народа активисты социального пространства. Случившееся государство под названием Российская Федерация есть свершившийся факт, и все рассуждения в обратном направлении - плохая услуга этому государству (в морально-политическом плане) и разрыв с реальностью (в научно-академическом смысле). В равной мере существует и российское согражданство, гораздо более гомогенное, чем в большинстве государств мира, но об этом мне уже приходилось писать неоднократно.
Другое дело, что есть проблема кризиса и меняющихся идентичностей, особенно диалог между прошлой советской и нынешней российской лояльностью, который фиксируют многие этнологи и социологи. Однако в последнем мне видится некоторая академическая форма преувеличения проблемы, в методике исследования которой мы не всегда улавливаем элемента заданности самим вопросником: это своего рода вариант школьного сочинения на заданную тему. Наблюдения повседневности не улавливают, чтобы наши граждане ложились спать (если только они не дождались опроса-пародии в программе «Времечко») и вставали утром с подобными вопросами или терзали ими своих сослуживцев.
Современная российская антропология должна сделать предметом своего интереса социально-политическую и сложнокультурную общность россиян. Именно сложная (гибридная) культурная целостность, «негомогенное целое» (выражение М.М. Бахтина), а не абстракция «межнациональных отношений» и даже не «многокультурность» заслуживают настоящего внимания и научной реабилитации.
В начало страницы