Научные труды
Социально-политический и культурный смысл антимиграционизма
Чем меньше культурная дистанция, тем благоприятнее проходит процесс миграции и интеграции в новое общество
Основательные демографо-статистические и социологические исследования, данные которых, например, были представлены в предыдущем докладе, составляют основу наших представлений, базу для нашего анализа. Тем не менее мы порой недооцениваем и взгляд с точки зрения социально-культурной антропологии или с точки зрения метода этнографического наблюдения, которые порой говорят не меньше. Например, мне сегодня нужно быть на Казанском вокзале и выполнить просьбу няни моего внука, кореянки из Узбекистана, встретить ее мужа-узбека, которого сама она встретить не может, потому не имеет регистрации, и если она, кореянка, придет на Казанский вокзал, ей придется заплатить штраф как минимум 500 руб., неофициальный штраф — по крайней мере такой неделю назад заплатила ее дочь, чтобы избежать осложнений с милицейским патрулем. Она такую сумму зарабатывала, наверное, две недели.
Соединение различных подходов включая культурно-антропологический взгляд может усилить наше понимание, наши экспертные оценки и рекомендации и поможет нам избежать неправильных решений.
Прежде чем перейти к основной теме, я бы хотел привести два суждения ментально-теоретического характера, которые, однако, имеют большое практическое значение.
Базовые мифологические представления . Первое — о том, почему вообще люди переезжают. В этом вопросе существует много мифотворчества, в чем в значительной мере виновато само экспертное сообщество, распространяющее такие устойчивые представления, как, например, наличие исторической родины, воссоединение разделенных народов и др. Люди путешествуют прежде всего за работой, как мы услышали сегодня от главы представительства M0M в России. Именно интересы частной стратегии людей должны служить отправной точкой при анализе. И тогда станут понятны истоки некоторых больших ошибок, допускаемых, кстати, и международными организациями, таких, как поддержка абсолютно утопических, разрушительных проектов, например, по дальнейшему переселению крымских татар из Узбекистана в Крым. Это стопроцентно политический проект, порожденный украинским национализмом и призванный принизить опасность (реальную или мифическую, это уже другой вопрос) русского ирредентизма в Крыму более мощным татарским присутствием. Другой подобный проект — разработка закона о репатриации в Грузию месхетинских турок, которые уже по существу стали российскими гражданами, так как в течение половины жизни поколения живут в южных районах России, переехав из Узбекистана. Идеи о том, что кого-то надо с кем-то воссоединить или куда-то репатриировать, присутствуют сегодня и в новом проекте закона о репатриации, который достаточно прогрессивные люди вроде Владимира Лукина (один из лидеров партии «Яблоко». — Ред.) пытаются разработать и принять. Такого рода утопические проекты базируются на недопонимании того, что прежде всего частные, личные интересы человека управляют его решением мигрировать, если, конечно, речь не идет о его физической безопасности. Какие именно частные интересы? Прежде всего желание улучшить условия своего существования, не только социальные, но порой и климатические и др. Родина человека там, где он вырос, даже не обязательно родился. Люди должны иметь право как оставаться там, где прошло их детство, где они росли и социализировались, так и переезжать в другие места. Право на территорию путешествует вместе с гражданином, а уж в рамках одного государства это аксиома.
Другой миф, который присутствует в нашем обществоведческом языке, политическом жаргоне и общественном менталитете, отражен в понятиях «своей» и «не своей» территории, «своей» и «не своей» государственности (этнической либо не этнической), безгосударственных народов, не представленных наций и т. п. Эти понятия провоцируют миграции, напряженность, не говоря уже о ксенофобии и насилии, особенно о спорадическом насилии. Именно такие представления легли в основу осетинского национализма и ингушского экстремизма и привели в 1992 г. к одному из первых кровавых конфликтов на территории нашей страны и к очень крупной этнической чистке, последствия которой не преодолены до сих пор.
Представление о том, что в рамках одной страны надо развесить над сельсоветами правильного цвета флаги республиканского значения, забыв о флаге российском, который объединяет всех, выводит на другую очень сложную проблему, которую мы недооцениваем. Речь идет о наличии определенного, хотя нигде и не зафиксированного права граждан единого исторического государства (это не Франция и Алжир), которое распалось по согласию элит. Население этого бывшего государства имеет право в рамках общего пространства по крайней мере на гуманитарные и профессиональные связи, обмен и перемещение. А такое фундаментальное право, как нулевое гражданство при распаде, не было соблюдено в двух государствах из пятнадцати при политизированной поддержке со стороны европейского (особенно северноевропейского) сообщества. Люди в рамках этого пространства во многих аспектах ведут себя более десяти лет и будут себя вести еще лет десять-двадцать так, как люди ведут себя в одном государстве. Потому что одни из них приезжали в Москву учиться и потом вернулись в Узбекистан, другие уехали из Москвы или Рязани в Узбекистан строить Нурекскую ГЭС и остались там и т. д. В представлении этих людей о своих естественных правах есть большие несоответствия с нормами и правилами, которые установили новые государства и новые политики для нового пространства, очень часто — ссылаясь на международные нормы. На Женевской конференции по миграциям в постсоветских государствах 1996 г. фигурировала и потом долго везде печаталась карта советских депортаций народов, на которой стрелками были показаны направления выселения миллионов людей. Имелось в виду, что одна из задач экспертного миграционного сообщества — прочертить эти стрелки в обратную сторону и восстановить историческую справедливость. Причем не было указано ни в этой карте, ни в сопровождающих документах, что, например, 95% чеченцев вернулись еще в 1957—1958 гг., а те 70 тыс., которые остались в Казахстане или Киргизии, — уже второе-третье поколение, они прижились, и трогать их не надо, они в абсолютно нормальной ситуации, как и крымские татары. И сегодня спонсировать переселения — это совершать вторую депортацию по отношению к новому поколению людей.
Третья неадекватность наших представлений связана с излишним приданием значения культурному фактору — тем культурным характеристикам, по которым различаются люди. И это специфика постсоветского пространства. Пожалуй, нигде в мире этому обстоятельству не придается такое большое значение, нигде оно в такой мере не институциониализировано и не служит основой для мобилизации. Я имею в виду прежде всего этнические, расовые (включая расовый фенотип) или религиозные признаки. Все они относятся к категории культурных различий, потому что восприятие расовых различий — это чисто культурная конструкция. В одном государстве, в одном обществе капля «черной» крови делает человека черным, а в другом — одна капля «белой» крови делает человека белым. Одержимость культурными различиями — ты чеченец, а я ингуш, ты осетин, а я ингуш и т. д. — приводит к тому, что мы начинаем думать, будто люди имеют в связи с их этнической и культурной принадлежностью какие-то особые, исключительные права, в том числе на переезд из одного государства в другое. В России этот подход (у русских, родившихся или выросших в Крыму, в Молдавии, в Узбекистане и т. д., прав на переселение больше, чем у кого-либо другого) породил не просто представления, а законы, как уже принятые, так и обсуждаемые. Из него же рождаются наивные проекты еще со времен правительства Гайдара, например, с помощью 25 млн русских из ближнего зарубежья поднять Нечерноземье, российское село и т. д. Ясно, что чем меньше культурная дистанция, тем благоприятнее проходит процесс миграции и интеграции в новое общество. Тем не менее это прежде всего феномен социальный и даже экономический.
Миграционные фобии представляют собой довольно сложный в социально-культурном смысле феномен современного российского общества. Существует миф, что в Россию после распада СССР хлынул поток мигрантов из других новых государств. На самом же деле прирост увеличился не потому, что в Россию въезжало больше мигрантов, а потому, что из нее меньше выезжало. Собственно же миграция сокращается. Если за 1981—1990 гг. в Россию из бывших союзных республик прибыло 9 млн человек, то за 1991—2000 гг. — 7 млн. Таким образом, произошло сокращение, а не рост притока мигрантов в Россию. Объявленный по итогам переписи 2003 г. новый образ России как страны привлекательной для миграции и занявшей третье место в мире среди стран, принимающих мигрантов, является только отчасти корректным, ибо таковой она была и в предшествовавший период. Более того, со второй половины 90-х годов иммиграция неуклонно уменьшается, что говорит о неэффективной миграционной политике в ее должном предназначении не сдерживать, а обеспечивать иммиграцию. Установленная российским правительством на 2004 г. квота на выдачу иностранным гражданам приглашений на въезд в страну трудовых мигрантов в размере 213 тыс. приглашений подтверждает этот вывод.
Однако не все так просто, и реальность разительно отличается от деклараций и верхушечных установок. Достаточно сказать, что только на стройках Москвы трудятся не менее 200 тыс. рабочих-мигрантов, и в 2004 г. их будет не меньше. Как объяснить этот феномен разительной раздвоенности установок и действий в данной сфере со стороны политиков и тех, кто обеспечивает принятие политических решений? С одной стороны, усилиями части экспертов, бизнес-сообщества и политиков удалось хотя бы декларативно утвердить представление о желательности и даже жизненной необходимости достаточно массовой иммиграции в Россию, с другой — повседневные установки и конкретная деятельность носят противоположный характер: чем меньше мигрантов, тем лучше.
Чем вызваны антимиграционистские фобии среди значительной части населения и антимиграционизм со стороны федеральных и многих региональных властей? На мой взгляд, здесь имеются как декларируемые причины (угроза безопасности, распространение болезней, разрушение «традиционного образа жизни»), так и причины скрытые и даже плохо осознаваемые, которые требуют анализа и открытого обсуждения.
К числу скрытых причин я бы отнес набор экономических мотиваций и сугубо материального интереса со стороны использующих труд и услуги временных мигрантов и новожителей. Недооплаченный труд, прямой обман и поборы приносят огромные дивиденды работодателям — как частным и государственным структурам, так и отдельным гражданам, которые используют дешевый труд мигрантов при строительстве и ремонте жилья, в сфере частных семейных услуг (няни, уборщики квартир). Держать мигрантов в страхе и бесправном положении означает обеспечить более низкие расценки их труда или же совсем лишить платы, сдав милиции на предмет уплаты штрафа или депортации.
К социальным причинам антимиграционизма и фобий относятся озабоченность и интерес тех, кто пребывает в конкурентных отношениях с мигрантами, особенно это мелкие торговцы и предприниматели из числа местных жителей. В целом работающее по найму население и мелкие предприниматели относятся спокойно к работе мигрантов на стройках, дорожных работах, предприятиях, а также в сфере услуг, ибо конкуренция за рабочие места между этими двумя категориями населения слаба. В сфере предпринимательства также скорее преобладают отношения партнерства (многие мигранты ведут бизнес совместно с местными жителями). Однако наблюдается достаточно много случаев, когда в отношениях последних присутствуют элементы разрушения или ослабления конкуренции, которые становятся публичными в случае выражения в открыто конфликтных формах или в случае использования насилия. На среднем (региональном) и местном уровнях многие антимиграционистские настроения конструируются и действия организуются именно с целью не допустить, ослабить или разорить деловых конкурентов из числа «не местных», «приезжих», «чужих» и т. п.
Существует политический аспект антимиграционизма на всех уровнях начиная с общенационального. Он выражается в том, что мобилизация основного населения, т. е. избирательного большинства, а также «консолидация нации» обеспечиваются не через конструктивные установки, а через «угрозы и вызовы». Современная волна антимиграционизма пришла из администрации президента России и близкого Кремлю экспертного сообщества, которые «угадали настроения масс» и среагировали на миграцию как на одну из угроз России. Сделано это было в ситуации спада массовой поддержки президента по вопросу политики в Чечне, и президентский ответ на «вызов миграции» должен был поправить это положение. Политическая установка против мигрантов и образ миграции как угрозы нации почти всегда приносят краткосрочный позитивный результат для политики консолидации, ибо мигранты — это всегда меньшинство, к тому же не голосующее.
Примерно такие же политические мотивы существуют в антимиграционизме региональных и местных властей. В регионах эта политика даже еще более эффективна, ибо можно сослаться на «местный уклад жизни», который якобы разрушают мигранты, а также создавать мифологию угроз через конкретные местные примеры и ситуации, которые почти всегда случайны, атипичны и даже сфальсифицированы. Пример — угроза месхетинских турок и армян Краснодарскому краю. Как только мигрантское меньшинство обретает минимальный политический вес, так сразу антимиграционизм в отношении их ослабевает или даже исчезает, но усиливается в отношении самых слабых. Это достаточно циничная установка, как и цинизм со стороны рядовых граждан, использующих недооплачиваемый труд мигрантов.
Наконец, есть социально-психологический аспект, связанный с завистью к преуспевающей или просто непьющей и усердно работающей части мигрантов. «Чего им здесь у нас надо? Даже по воскресеньям работают как одержимые», — сказал в сердцах один из моих соседей по деревне Алтухово в адрес группы строителей, нанятых одним местным дачником. Антимигранионизм как оправдательная стратегия собственной несостоятельности или установок на патернализм и социальное иждивенчество, свойственные значительной части российских граждан, нами пока осознается не в полной мере.
Одно можно сказать определенно: так называемый феномен «народофобий» или представление о некой врожденной враждебности человека одной культуры к человеку другой культуры или одного народа к другому являются ненаучными и достаточно злостными вымыслами, но своей упрощенностью объяснения сложных ситуаций они привлекают тех, кто управляет. К таким упрощенным представлениям часто более восприимчиво и бытовое сознание. Но из этого совсем не следует, что профессиональный анализ и позиция экспертного сообщества должны следовать влиятельным установкам антимиграционизма, а не пытаться силой интеллектуального воздействия их изменить. Чем раньше это будет сделано, тем меньше вероятность реванша со стороны детей мигрантов и новожителей, которые, будучи полноправными россиянами и «коренными» москвичами, краснодарцами, ростовчанами и т. п., обязательно отомстят за обиды и унижения своих родителей, а объектами мести выберут детей и внуков нынешних борцов против мигрантов.
"Открытый форум МОМ", выпуск 6, декабрь 2003 г.